Максим Горький.
Мать
Spellcheck: Wesha the Leopard
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
I
Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе,
дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых
домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не
успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по
немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики; она с равнодушной
уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных
квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые
восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу
людям плыли иные звуки - тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо и
строго маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как
толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели
его красные лучи, - фабрика выкидывала людей из своих каменных недр,
словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с
черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла,
блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже
радость, - на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько
силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни,
человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой
наслаждение отдыха, радости дымного кабака и - был доволен.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые
одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая
молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели
пироги и снова ложились спать - до вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того,
чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их,
если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя
бы светило солнце.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали
мастеров, - говорили и думали только о том, что связано с работой.
Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном
однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били
их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала
вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные,
некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом
люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное,
болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за
каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за
пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали
кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка -
убийством.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы,
оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов.
Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она
черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к
ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной
одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь
нанесенным
Мать
Spellcheck: Wesha the Leopard
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
I
Каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе,
дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых
домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не
успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по
немощеной улице к высоким каменным клеткам фабрики; она с равнодушной
уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных
квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые
восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а встречу
людям плыли иные звуки - тяжелая возня машин, ворчание пара. Угрюмо и
строго маячили высокие черные трубы, поднимаясь над слободкой, как
толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели
его красные лучи, - фабрика выкидывала людей из своих каменных недр,
словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с
черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла,
блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже
радость, - на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько
силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни,
человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой
наслаждение отдыха, радости дымного кабака и - был доволен.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые
одевались в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая
молодежь за ее равнодушие к церкви. Из церкви возвращались домой, ели
пироги и снова ложились спать - до вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала людей аппетита, и для того,
чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами водки.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их,
если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя
бы светило солнце.
Встречаясь друг с другом, говорили о фабрике, о машинах, ругали
мастеров, - говорили и думали только о том, что связано с работой.
Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном
однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с женами и часто били
их, не щадя кулаков. Молодежь сидела в трактирах или устраивала
вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные,
некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом
люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное,
болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за
каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за
пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали
кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка -
убийством.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы,
оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов.
Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она
черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к
ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
По праздникам молодежь являлась домой поздно ночью в разорванной
одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь
нанесенным